В этом году исполнилось 70 лет с начала 872-дневной блокады Ленинграда. Ленинград выстоял, но для советского руководства это была пиррова победа. О ней предпочитали не писать, а то, что было написано – пусто и формально. Позже блокада была включена в героическое наследие военной славы. О блокаде стали много говорить, но всю правду мы можем узнать лишь теперь. Вот только хотим ли?
«Здесь лежат ленинградцы. Здесь горожане — мужчины, женщины, дети. Рядом с ними солдаты-красноармейцы».
Хлебная карточка блокадника
В советское время я попал на Пискарёвское кладбище. Меня повела туда Роза Анатольевна, девочкой пережившая блокаду. Она принесла на кладбище не цветы, как принято, а кусочки хлеба. В самый страшный период зимы 1941-42 годов (температура упала ниже 30 градусов) выдавали 250 г хлеба в день на работника физического труда и 150 г — три тонких ломтика – всем остальным. Этот хлеб дал мне куда большее понимание, чем бодрые объяснения экскурсоводов, официальные речи, фильмы, даже необычно скромная для СССР статуя Родины-матери. После войны там был пустырь. Лишь в 1960 году власти открыли мемориал. И только в последнее время появились таблички с именами, вокруг могил стали сажать деревья. Роза Анатольевна тогда сводила меня на бывшую линию фронта. Я ужаснулся, как близко был фронт — в самом городе.
8 сентября 1941 года немецкие войска прорвали оборону и вышли в предместья Ленинграда. Гитлер и его генералы решили не брать город, а уморить его жителей блокадой. Это было частью преступного нацистского плана уморить голодом и уничтожить «бесполезные рты» — славянское население Восточной Европы — очистить «жизненное пространство» для Тысячелетнего Рейха. Авиации было приказано сровнять город с землей. Им не удалось этого сделать, как не удалось ковровым бомбардировкам и огненным холокостам союзников снести с лица земли германские города. Как не удалось с помощью авиации выиграть ни одной войны. Об этом следует подумать всем тем, кто раз за разом мечтает победить, не ступив на землю противника.
Три четверти миллиона горожан погибли от голода и холода. Это от четверти до трети предвоенного населения города. Это крупнейшее вымирание населения современного города в новейшей истории. К счёту жертв надо добавить около миллиона советских военнослужащих, погибших на фронтах вокруг Ленинграда, в основном в 1941-42 и в 1944 годах.
Блокада Ленинграда стала одним из крупнейших и жесточайших зверств войны, эпической трагедией, сравнимой с Холокостом. За пределами СССР о ней почти не знали и не говорили. Почему? Во-первых, блокада Ленинграда не вписывалась в миф о Восточном фронте с безбрежными снежными полями, генералом Зимой и отчаянными русскими, толпой шедшими на германские пулемёты. Вплоть до замечательной книги Антони Бивера о Сталинграде, это была картина, миф, утвердившийся в западном сознании, в книгах и фильмах. Главными считались куда менее значительные операции союзников в Северной Африке и Италии.
Во-вторых, и советские власти неохотно говорили о блокаде Ленинграда. Город выстоял, но оставались весьма неприятные вопросы. Почему такое огромное количество жертв? Почему германские армии вышли к городу так быстро, продвинулись так далеко вглубь СССР? Почему не была организована массовая эвакуация до того, как кольцо блокады замкнулось? Ведь германским и финским войскам понадобилось долгих три месяца, чтобы закрыть кольцо блокады. Почему не оказалось адекватных запасов продовольствия? Немцы окружили Ленинград в сентябре 1941 года. Руководитель партийной организации города Андрей Жданов и командующий фронтом маршал Климент Ворошилов, боясь, что их обвинят в паникёрстве и в неверии в силы Красной армии, отказались от предложения председателя комитета продовольственно-вещевого снабжения РККА Анастаса Микояна обеспечивать город запасами еды, достаточными для того, чтобы город пережил долгую осаду. В Ленинграде была развёрнута пропагандистская кампания, обличающая «крыс», бегущих из города трёх революций вместо того, чтобы его защищать. На оборонные работы были мобилизованы десятки тысяч горожан, они копали окопы, которые вскоре оказались в тылу врага.
Фото последствий первого артобстрела города 10 сентября 1941 года
После войны Сталин меньше всего был заинтересован в обсуждении этих тем. Да и Ленинград он явно не любил. Ни один город не чистили так, как чистили Ленинград, до войны и после неё. На ленинградских писателей обрушились репрессии. Ленинградская парторганизация подверглась разгрому. Руководивший разгромом Георгий Маленков кричал в зал: «Только врагам мог понадобиться миф о блокаде, чтобы принизить роль великого вождя!». Из библиотек изымались сотни книг о блокаде. Некоторые, как повести Веры Инбер, — за «искажённую картину, не учитывающую жизнь страны», другие – «за недооценку руководящей роли партии», а большинство – за то, что там были имена арестованных ленинградских деятелей Алексея Кузнецова, Петра Попкова и других, шедших по «Ленинградскому делу». Впрочем, и на них лежит доля вины. Закрыт был пользовавшийся огромной популярностью Музей «Героическая оборона Ленинграда» (с моделью булочной, выдававшей 125-граммовые хлебные пайки для взрослых). Многие документы и уникальные экспонаты были уничтожены. Некоторые, как дневники Тани Савичевой, чудом спасли сотрудники музея.
Директор музея Лев Львович Раков был арестован и обвинён в «сборе оружия с целью проведения террористических актов, когда Сталин приедет в Ленинград». Речь шла о музейной коллекции трофейного германского вооружения. Для него это было не впервой. В 1936-м его, тогда сотрудника Эрмитажа, арестовали за коллекцию дворянской одежды. Тогда к терроризму пришили ещё и «пропаганду дворянского образа жизни».
«Всею жизнью своею Они защищали тебя, Ленинград, Колыбель революции».
В брежневские времена блокаду реабилитировали. Однако и тогда не рассказали всю правду, а выдали сильно подчищенную и героизированную историю, в рамках строившейся тогда сусальной мифологии Великой Отечественной Войны. По этой версии люди умирали от голода, но как-то тихо и аккуратно, принося себя в жертву победе, с единственным желанием отстоять «колыбель революции». Никто не жаловался, не уклонялся от работы, не воровал, не манипулировал карточной системой, не брал взятки, не убивал соседей, чтобы завладеть их продуктовыми карточками. В городе не было преступности, не было чёрного рынка. Никто не умирал в страшных эпидемиях дизентерии, косивших ленинградцев. Это ведь так не эстетично. И, разумеется, никто не ждал, что немцы могут победить.
Жители блокадного Ленинграда набирают воду, появившуюся после артобстрела в пробоинах в асфальте на Невском проспекте, фото Б. П. Кудоярова, декабрь 1941 года
Табу было наложено и на обсуждение некомпетентности и жестокости советских властей. Не обсуждались многочисленные просчёты, самодурство, халатность и головотяпство армейских чинов и партийных аппаратчиков, воровство продовольствия, смертоносный хаос, царивший на ледовой «Дороге жизни» через Ладожское озеро. Молчанием были окутаны политические репрессии, не прекращавшиеся ни одного дня. Честных, невинных, умирающих и голодающих людей гэбисты волокли в Кресты, ради того, чтобы там они могли умереть скорей. Перед носом наступавших немцев в городе не прекращались аресты, казни и высылки десятков тысяч людей. Вместо организованной эвакуации населения, из города до самого закрытия блокадного кольца уходили составы с заключёнными.
Поэтесса Ольга Бергольц, чьи стихи, высеченные на мемориале Пискарёвского кладбища, мы взяли как эпиграфы, стала голосом блокадного Ленинграда. Даже это не спасло её престарелого отца-врача от ареста и высылки в Западную Сибирь прямо под носом наступавших немцев. Вся его вина была в том, что Бергольцы были обрусевшими немцами. Людей арестовывали лишь за национальность, религиозную принадлежность или социальное происхождение. В который раз гэбисты ходили по адресам книги «Весь Петербург» 1913 года, в надежде, что кто-то ещё уцелел по старым адресам.
В послесталинское время весь ужас блокады был благополучно сведён к нескольким символам — печкам-буржуйкам и самодельным лампам, когда коммунальное хозяйство перестало функционировать, к детским санкам, на которых отвозили в морг мертвецов. Буржуйки стали непременным атрибутом фильмов, книг и картин блокадного Ленинграда. А ведь, по свидетельству Розы Анатольевны, в самую страшную зиму 1942 года буржуйка была роскошью: «Никто у нас не имел возможности достать бочку, трубу или цемент, а потом уже и сил не имели… Во всём доме буржуйка была только в одной квартире, где жил райкомовский снабженец».
«Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем».
С падением советской власти начала приоткрываться реальная картина. В открытом доступе появляется всё больше документов. Многое появилось в интернете. Документы во всей красе показывают гниль и ложь советской бюрократии, её самохвальство, межведомственную грызню, попытки свалить вину на других, а заслуги приписать себе, лицемерные эвфемизмы (голод называли не голодом, а дистрофией, истощением, проблемами питания).
Жертва «Ленинградской болезни»
Появившаяся недавно книга Анны Рид «Ленинград» (Anne Reid, "Leningrad: The Epic Siege of World War II, 1941-1944”) преследует три цели. Первая — сделать эпическую трагедию Ленинграда известной англоязычной аудитории (на немецком языке как раз есть добротные исторические труды по теме). Вторая – исследовать, что происходит с большим современным городом в экстремальных условиях, когда заканчивается еда. И третье – разобраться с советским мифом. Автор цитирует одного из своих российских сотрудников: «содрать сироп с истории».
Анна Рид пять лет работала в архивах города, наладила контакты с российскими исследователями, отыскала неизвестные материалы в западных архивах, а также нашла интересные документы в Санкт-Петербургском центральном архиве историко-политических документов, который до сих пор все называют Партархивом. Так, она обнаружила отчёты младшего комиссара о том, как летом 1941-го в бой без оружия бросали необученных гражданских ополченцев. По оценкам Рид, из 135, 400 ленинградских ополченцев погибло до половины. (То, как ополченцев, вооружённых лишь сапёрными лопатками и деревянными муляжами гранат, бросают в бой под Ленинградом, показано в советском фильме «Блокада», снятом режиссёром Михаилом Ершовым по одноименной книге Александра Чаковского в годы дремучего «застоя» (1973-1977) — редакция «Нового смысла».) Рид нашла инструкцию по уличному бою. Согласно этой инструкции гражданское должно было бросать во вражеские танки, ворвавшиеся в город, связки гранат с расстояния десяти метров, а затем укрываться «за кнехтами и столбами».
В Бахметьевском архиве Колумбийского университета, где хранится история русской эмиграции, Анна Рид прочла воспоминания старшего офицера-снабженца о людоедстве в Красной Армии. В начале 2000-х стали доступными милицейские архивы. Исследователь нашла в них страшные подробности о каннибализме в блокадном Ленинграде. Часто тела умерших оставались в квартирах, потому что везти их на кладбище было опасно. По ночам трупы выкапывались и поедались обезумевшими от голода людьми.
Организованные банды заманивали к себе людей под предлогом обмена вещей на продукты, убивали и поедали. 18-летний паренёк убил двух своих младших братьев ради карточек; 17-летняя девушка выкопала труп и перемолола на мясорубке; внук убил бабушку топором и сварил. Согласно архивам милиции и КГБ, было арестовано около 2.000 людоедов, 586 из них казнили. В основном каннибалами становились не какие-то монстры-извращенцы, а неграмотные женщины, искавшие белковую пищу для своих семей. Можно предположить, что истинный размах каннибализма в блокадном Ленинграде был куда шире.
(Российские исследователи начали поднимать тему каннибализма в блокадном Ленинграде задолго до появления книги Анны Рид. Так, ещё в 2000 году в издательстве «Европейский дом» вышла книга российского исследователя Никиты Ломагина «В тисках голода: Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД». Ломагин отмечает, что пик людоедства пришёлся на страшный 1942 год, особенно на зимние месяцы, когда температура падала до минус 35, а месячная смертность от голода достигала 100, 000 — 130, 000 человек. Он приводит сообщение НКВД от марта 1942 года о том, что «всего за людоедство арестовано 1171 человек». 14 апреля арестованных уже 1557 человек, 3 мая — 1739, 2 июня — 1965… К сентябрю 1942 года случаи каннибализма становятся редкими, в специальном сообщении от 7 апреля 1943 года впервые говорится, что «в марте не было отмечено убийств с целью употребления в пищу человеческого мяса». Сопоставив число арестованных за каннибализм с численностью жителей блокадного Ленинграда (включая беженцев — 3,7 миллионов человек), Ломагин пришёл к выводу, что каннибализм здесь не носил массового характера.
Тему каннибализма в блокадном Ленинграде затрагивал также исследователь Пётр Мультатули. Он также подчёркивает, что людоедство в блокадном Ленинграде имело место лишь в 1942-м. Он приводит следующие данные: за употребление человеческого мяса были арестованы в декабре 1941 года 43 человека (Анна Рид пишет, что в декабре попались лишь 26 людоедов), в январе 1942 года — 366 (по данным Анны Рид — 356), феврале — 612, марте — 399, апреле – 300, мае 326, июне — 56. Затем цифры пошли на убыль, с июля по декабрь 1942 года были взяты с поличным всего 30 трупоедов. Мультатули отмечает, что большинство блокадных каннибалов «поедали трупы людей, а не убивали их с целью поедания». «Настоящие каннибалы составляли абсолютное меньшинство, — утверждает Мультатули. — Огромная смертность от голода привела к появлению в городе большого количества незахороненных трупов. Мёртвых хоронили без гробов — обёрнутых простынёй или одеялом, а позднее просто в одежде, в которой человек умер. Нередко, выбившись из сил, люди оставляли мёртвых на полпути. В феврале сорок второго только на Пискарёвское кладбище привозили в день 6-7 тысяч трупов. Всего в городе имелось 17 мест массовых захоронений, однако земля в ту морозную зиму промерзла на полтора метра, отрывать могилы и траншеи было крайне трудно, дело продвигалось медленно. Поэтому трупы погибших горожан скапливались на кладбищах и на подходах к ним, подолгу лежали на улицах, около больниц и моргов, во дворах и даже в квартирах. То есть они постоянно попадались на глаза, доступ к ним был открыт и это, в какой-то мере, провоцировало психически слабых людей на совершение преступлений. Не случайно большинство фактов трупоедства обнаруживалось среди людей, которые проживали в своих деревянных домах на окраине по соседству с городскими кладбищами. Процент коренных жителей Ленинграда среди привлеченных к ответственности составлял всего 14, 7 процента. Если учесть, что к февралю 1942 года население осажденного Ленинграда насчитывало 2 миллиона 200 тысяч (не считая беженцев – редакция Н.С.), то можно заключить, что число коренных горожан, ставших к этому времени каннибалами, составляет лишь 0,006 процента» — редакция «Нового смысла».)
Знаменитый дневник Тани Савичевой
В московском архиве Анна Рид нашла воспоминания школьницы, работавшей санитаркой в госпитале, развёрнутом в гостинице «Европа». Нашлись и записки председателя Союза композиторов, на которого была возложена страшная задача распределения немногих больничных коек среди сотен умирающих музыкантов. Книга повествует о беспрестанном поиске заменителей еды. Люди ели брикеты из хлопкового семени, обычно использовавшиеся как топливо на морских судах; овечьи кишки и телячьи шкуры отваривались до «мясного холодца»; берёзовые опилки заквашивали дрожжами и варили из них суп. Отчаявшиеся люди сдирали клей со старых обоев, варили кожаную обувь, которую можно было лишь жевать. «Зоологи могли уцелеть в блокаде, потому что умели ловить крыс и голубей… Непрактичные математики умирали быстрей». Когда Ленинград был освобождён, там оставалось всего 600, 000 человек. Две трети — женщины.
Самое важное и интересное в книге — дневники блокадников. Некоторые дневники передали Анне Рид семьи погибших. Большинство дневников принадлежат людям, пропавшим в ГУЛАГе, а потому они не могли быть введены в оборот при СССР. Чтение порой повторяющихся страшных деталей, возможно, пробьётся в сознание современных читателей комфортного XXI века, сблизит их с людьми, пережившими блокаду. Шаг за шагом, строка за строкой, они передают накапливающуюся катастрофу целого громадного города, неверных решений, стремительного времени на исходе, распада личности, общественных связей, морали и эмоций. Далеко не всё было отчаянно. Дневники также свидетельствуют о чрезвычайных смекалке, дисциплинированности, выносливости и истинном героизме, о подвигах духа. Нацисты смогли уморить людей голодом, но не сломили их волю. Кино, театры и концертные залы продолжали работать. Вузы учили студентов. Были спасены огромные культурные ценности города. Анна Рид пишет об этом, как «проблесках в море мрака». «Однако, учитывая обстоятельства — это необычайные проявления героизма и величия человеческого духа», –приходит она к заключению. Всё это тоже неизбежно тонуло в «сиропной» советской версии истории блокады.
«Так их много под вечной охраной гранита».
Живые свидетели стремительно уходят. Даже пожилые мужчины с рядами медалей на пиджаках, приходящие на сходки ветеранов, пережили войну детьми. Выросла молодёжь, которая уже и советской власти толком не помнит. Люди говорят, что сусальная брежневская версия истории дожила до сего дня из-за уважения к ветеранам, а вот когда последний блокадник уйдёт из жизни, можно будет обсуждать эти вопросы куда спокойней. То же самое я слышал в Израиле об уцелевших в Холокосте.
Пуск первого трамвая в блокадном Ленинграде 15 апреля 1942 года
Приходится согласиться с Анной Рид, что именно дети блокадников, те, которым сегодня за 60, наиболее ревностно защищают советскую версию истории. Сами блокадники были куда менее романтичны по отношению к пережитому. Проблема была в том, что они пережили настолько невозможную реальность, что сомневались, что их будут слушать.
«Но знай, внимающий этим камням: Никто не забыт и ничто не забыто».
Созданная два года назад Комиссия по борьбе с фальсификацией истории до сих пор оказалась лишь очередной пропагандистской кампанией. Исторические исследования в России пока не испытывают внешней цензуры. Нет запретных тем, связанных с блокадой Ленинграда. Анна Рид говорит, что в «Партархиве» довольно мало дел, к которым доступ исследователям ограничен. В основном это дела о коллаборационистах на оккупированной территории и дезертирах. Петербургских исследователей куда больше заботит хроническое отсутствие финансирования и эмиграция лучших студентов на Запад.
За пределами университетов и исследовательских институтов сусальная советская версия остаётся почти нетронутой. Анну Рид поразило отношение её молодых российских сотрудников, с которыми она разбирала дела о взяточничестве в системе распределения хлеба. «Я-то думала, что во время войны люди вели себя иначе, — сказала ей её сотрудница. — Теперь вижу, что везде то же самое». Книга критически относится к советской власти. Несомненно, там были просчёты, ошибки и откровенные преступления. Однако, возможно, без непоколебимой жестокости советской системы Ленинград мог бы и не выстоять, да и война могла быть проиграна.
Ликующий Ленинград. Блокада снята, 1944 год
Теперь Ленинград снова называется Санкт-Петербургом. Следы блокады видны, несмотря на отреставрированные в советское время дворцы и соборы, несмотря на евроремонты постсоветского времени. «Нет ничего удивительного, что русские привязаны к героической версии своей истории, — говорила Анна Рид в интервью. — Наши истории о «Битве за Британию» тоже не любят вспоминать о коллаборационистах на оккупированных Нормандских островах, о массовых грабежах во время немецких бомбардировок, об интернировании еврейских беженцев и антифашистов. Тем не менее, искреннее уважение памяти жертв блокады Ленинграда, где погиб каждый третий, означает правдивый рассказ их истории».